Мои творения, ч. 2

[Sagonna]

Название: Что общего между вороном и конторкой?
Автор:  Sagonna
Форма: фандомная аналитика
Пейринг/Персонажи: Румпельштильцхен/Белль
Категория: гет
Рейтинг: G – PG-13
Размер: 1139 слов
Примечание: автор решил слегка порассуждать на тему, почему Румпельштильцхен и Белль - "такие разные, но всё-таки вместе".

Честно говоря, совершенно не горжусь этой работой - у меня случайные посты выходили интереснее. Классический пример "хорошая мысля приходит опосля": через несколько дней после выкладки у меня на эту тему было больше идей, чем в процессе написания.

Нередко в интернете можно встретить мнение, что Румпельштильцхен и Белль — слишком разные люди, чтобы быть счастливыми вместе. Ведь что общего между изведавшим все тяготы жизни бедным прядильщиком, ставшим впоследствии могущественным тёмным магом, и юной аристократкой, воспитанной на книжках о том, что такое «хорошо» и «правильно»?

Тем не менее, как бы ни различались условия взросления, воспитание, жизненный опыт Румпельштильцхена и Белль, рискну заявить, что между ними намного больше общего, чем кажется. Именно это чувство общности, понимание проблем и устремлений друг друга, в том числе, служат фундаментом их отношений.

Во-первых — и не позвольте себе обмануться ни блеском и шиком Румпельштильцхена/мистера Голда, ни бравадой и безрассудством Белль — они неуверенные в себе и низко ценящие себя люди. Румпельштильцхен может быть сколь угодно успешен, богат, умён, вызывать страх, уважение и трепет, но видит-то он в себе всё того же нелюбимого некрасивого мальчика. Самострельщика, труса, слабака, отвратительное чудовище, от которого отшатнутся все близкие, как только поймут, что он из себя представляет. Вполне вторит его страхам уверенность Белль, что она сама — бесполезная неудачница, что все её попытки сделать что-то правильное добром не кончаются; наконец (в четвёртом сезоне) — что она тоже недостойна любви, и единственная привлекательная черта, которую может найти в ней Румпельштильцхен — это лёгкость, с которой ею можно манипулировать.

Достаточно печальная общая черта, но объясняющая, почему Румпельштильцхену и Белль обычно так важно поддерживать и вдохновлять друг друга, ведь ему действительно нужно знать, что в нём есть добро, а ей — что она нужна любимому человеку.

И даже мечты Белль о том, чтобы стать героем, понятны Румпельштильцхену, ведь они очень похожи на то, о чём он и сам когда-то мечтал взахлёб. Можно вспомнить, как приплясывал от радости молодой Румпельштильцхен, отправляясь на войну с ограми: вот его шанс стать героем, доказать, что он не похож на своего отца! Да и побитый жизнью прядильщик не лишен идеализма, раз загорается идеей получить кинжал Тёмного в том числе и для того, чтобы творить добро и восстанавливать справедливость. Разница между ним и Белль в том, что желания Румпельштильцхена были перечёркнуты не просто суровой реальностью, но и проклятием, тогда как Белль ещё пытается не поддаваться разочарованию и цинизму.

И Белль, и Румпельштильцхен взрослели, придавленные личностями и поступками своих родителей, и неважно, что Румпельштильцхен оказался сиротой при живом отце, а Белль — дочь богатых любящих родителей. Её неуверенность в себе столь же успешно воспитана в полной благополучной семье, причём я имею в виду не столько Мориса, с его сомнительными решениями и плохо объясняемыми в сериале мотивациями, а, казалось бы, однозначно прекрасную, любящую, просвещённую маму Колетт, отдавшую жизнь за спасение дочери. Своей идеальностью (окончательно закреплённой в посмертии) она вгоняет в ноль самооценку дочери, которая живёт с синдромом выжившего, всё время пытаясь сотворить что-то, достойное великой материнской жертвы, а потому нередко или неразумное, или самоубийственное.

Для Белль «быть героем, как мама» столь же принципиально, как для Румпельштильцхена — «не быть трусом, как отец». Установки сами по себе вполне похвальные, но в реальных условиях оборачивающиеся прямо противоположным эффектом: чем больше наши герои пытаются, тем хуже у них получается.

Собственно, вся история Румпельштильцхена до середины третьего сезона завязана на том, как он, пытаясь убежать от тени своего злополучного отца, вместо этого брёл по его следам, даже если первоначальные намерения выглядели благородными. А уж если не выглядели…

Молодой Румпельштильцхен мечтает исполнить свой воинский долг и не стать трусом, как отец? Можно не сомневаться, именно трусом он и будет ославлен. Будет заниматься честным трудом, в противовес мошеннику Малькольму? Мошенничество у семьи окажется в крови. Собирается стать лучшим папой в мире, который никогда, никогда, никогда не покинет своего мальчика? Можно с первой попытки угадать, чем это обернётся.

У Белль дела обстоят не лучше. Обычно вдумчивая, понимающая, склонная к кропотливым исследованиям, она ведёт себя безрассудно и неосмотрительно, как только включается режим «быть героем». Если идти в логово огненного зверя яогуая — так с крошечным ножичком и без всяких навыков борьбы. Отправиться на пиратский корабль Крюка, готового убить её, лишь бы только досадить Румпельштильцхену — так никого не предупредив и с пистолетом, которым не умеет пользоваться. Пойти в пещеру Снежной Королевы, чьей силы побаиваются даже более «продвинутые» магические юзеры Сторибрука — разумеется, на нервах, практически в истерике и совершенно не подумав о возможных волшебных ловушках.

Трудно сказать, является ли это фичей или багом сериала, но в любом случае — когда Белль не пытается ничего доказать самой себе, а просто делает необходимую работу, результат получается намного лучше. Яогуай оказывается усмирён и расколдован в принца Филиппа, питерпэновские диверсанты Дарлинги в Сторибруке — изловлены и перевоспитаны.

Можно, правда, только пожалеть, что в сериале никак не отражён опыт жизни Белль во время войны с ограми, что тоже было бы интересной параллелью к аналогичному опыту Румпельштильцхена; ведь не только её мать погибла при нападении, но и замок, насколько можно судить по серии «Внешность обманчива», подвергся разрушениям, и та самая прекрасная Белль в прекрасном золотом платье знакомится с Тёмным в полностью разорённом зале, где не хватает даже части стены!

Если брать моменты менее драматические, то можно отметить, что Белль едва ли не единственная в Зачарованном Лесу, кто смеётся над шутками Румпельштильцхена, а не смотрит на него с таким видом, словно любое его слово может призвать дьявола. Также, помимо Белль (и не считая увлечённого комиксами Генри), мистер Голд кажется единственным человеком в Сторибруке, кто знаком с книгами настолько, чтобы, по крайней мере, цитировать британского энциклопедиста Джона Лаббока («Мы можем сидеть в своей библиотеке и одновременно находиться во всех уголках света», серия «Крокодил»). Также можно считать сходными их взгляды на семью: оба искренне считают лучшей формой отношений традиционный брак, а интересы детей в семье для них приоритетны (что Румпельштильцхен предпринял для того, чтобы воссоединиться с Белфайером, известно каждому, смотревшему сериал, а Белль в Сторибруке перестала тревожиться из-за целей Голда, как только узнала, что он хочет найти сына, и никогда не высказывала недовольства или печали из-за того, что именно Бей был для него главным в жизни).

Нельзя также не отметить, что Белль ничуть не боится Румпельштильцхена, и практически с самого начала их знакомства готова перечить ему, спорить и даже поступать наперекор, вовсе не испытывая страха перед последствиями. Что и обеспечивает некое равноправие между обычной смертной девушкой и Тёмным, которого в обоих мирах или боятся, или ненавидят, или, в лучшем случае, неприязненно признают его могущество и авторитет. Но крайне редко относятся к нему, как к такому же человеческому существу — и в лучших, и в худших его проявлениях.

Разумеется, нельзя сделать вывод, что Румпельштильцхен и Белль — некие астральные близнецы. Они очень разные люди по темпераменту и морально-этическим установкам, что приводит порой к трагическим последствиям. Но их критическое отношение к себе и готовность видеть лучшее друг в друге, тоска по определённому идеалу жизни и поведения (утраченному Румпельштильцхеном и мучительно отыскиваемому Белль), да и то обстоятельство, что им комфортно общаться друг с другом, шутить, даже спорить и ссориться, как равным — это основа для выстраивания взаимоприятных и даже, не побоюсь этого слова, взаимовыгодных отношений, где Румпельштильцхен может чувствовать себя человеком (и не худшим!), а Белль окружена вниманием, заботой и уважением. Во всяком случае, на конец третьего сезона; но дальнейшая печальная повесть заслуживала бы иного разговора…

Название: Третья реальность
Автор:  Sagonna
Бета:  Askramandora
Размер: миди, 4711 слов
Пейринг/Персонажи: Голд/Лейси
Категория: гет
Жанр: AU, повседневность
Рейтинг: R
Краткое содержание: «Да, они живут во дне сурка. Каждую ночь Голд обнаруживает себя на полу возле унитаза, и они с Лейси ссорятся, а потом идут спать, и утром в холодной комнате её будит писк будильника. Лейси бредёт в душ, потом на кухню, где наскоро выпивает чашку кофе с бутербродом и уходит на работу»
Примечание: AU после серии 3х12 "Дорога домой"

Мой несостоявшийся макси, эх... Страшно сказать, насколько глобальные планы у меня были на этот фик, но именно потому, что в нем должна была быть задействована толпа персонажей в безостановочном действии, оказалось, что за годы простоя я таки заржавела и с полпинка такой глобальный замысел выполнить не могу при всем желании.

«...и тогда Белоснежка, ища спасения от Злой Ведьмы Запада, решилась призвать на свои земли великое проклятие, венец всех проклятий, скрепив его сердцем своего Прекрасного Принца. Она верила, что любовь их так велика, что победит даже смерть, и, разделив одно сердце на двоих, они найдут помощь и поддержку у своей дочери — принцессы Эммы — в мире без магии.

Но надежды Белоснежки оказались тщетны, ведь даже над благими намерениями посмеётся тёмная магия, и тот, кто надеется злом победить зло, не останется незапятнанным.

И всё пошло не так…

Вздрогнуло и закрутилось в обратную сторону колесо времени, ибо незыблемой осталась цена разрушения проклятия: двадцать восемь лет должны протомиться в мире без магии родные спасительницы, прежде чем она отыщет к ним дорогу и освободит их.

…Далеко-далеко отсюда, затерянный в лесах, стоит проклятый город, обитатели которого не помнят, кто они. Правит ими женщина с волосами чёрными как ночь, кожей белой как снег и губами алыми как кровь — та, которая когда-то звалась Белоснежкой. Давно ожесточилось её сердце, ведь в стеклянном гробу лежит её Прекрасный Принц, и не разбудить его самыми нежными поцелуями, а каждый день из долгих двадцати восьми лет каплей яда упал ей в душу.

Несчастливы и простые жители города, пусть их дни не отравляет память об утраченном: ведь в мире без магии никому из них не жить долго и счастливо, и это тоже плата за проклятье. Даже самый могущественный из них, создатель проклятья — Тёмный колдун Румпельштильцхен должен существовать, потерянный в фальшивой памяти, словно в тягостном сне…»


Его зовут Голд — Рауль Уделл Малахия Перри Голд, в честь двух дедов, дяди и прадеда. Четыре имени, и ни одного стоящего, поэтому, пожалуйста, зовите только по фамилии.

Он умеет обращаться с компьютером, микроволновкой, «фордом» и садовой лопатой. Если надо, он возьмёт в руки молоток и забьёт в стену гвоздь, чтобы повесить картину, или поменяет смеситель в ванной. Ещё он хорошо стреляет… по крайней мере, достаточно хорошо для того, чтобы опустошать полку тира в День шахтёра. Лейси любит мягкие игрушки, хотя по ней этого не скажешь.

Ему приходится тянуться за калькулятором всякий раз, когда надо умножить 45 на 30, и не нужно заглядывать в словарь, если необходимо перевести что-либо с французского, арабского или фарси. Его мачеха родом из Алжира. Отец работал в Госдепартаменте. Они жили в Иране до 1978 года.

Он был журналистом. Стрингером. На свой страх и риск работал в «горячих точках» Ближнего Востока. Но всё это в прошлом, как и его здоровье. Теперь он ходит с тростью, когда переломанная и собранная по кусочкам, как паззл, нога перестаёт его держать, и пишет статейки для бостонских журналов и сайтов. Темы любые — домоводство, экология, путешествия, пришельцы. Главное, чтобы платили. Но платят редко — в последнее время он почти не работает.

У него хорошая память. «Фотографическая», — любит говорить он. Он редко забывает имена и никогда — лица. Он не страдает провалами в памяти, в его жизни нет белых пятен. Он помнит даже то, что хотелось бы навсегда похоронить в самом тёмном уголке мозга. И всё же что-то не даёт ему покоя.

Он знает, кто он такой.

Но он… не уверен.

Что-то не так. Очень сильно не так.

И с каждым днём становится все хуже.


Её зовут Лейси. Лейси Френч. Так же, как он, она ненавидит своё имя, — наверное, именно это сблизило их когда-то. «С другой стороны, — говорит Лейси иногда, — если девке с таким именем не суют в трусы баксы, когда она вертится вокруг шеста, чем ей заниматься, как не второй древнейшей, а?»

Она из тех людей, которые так много пишут, что давно перестали читать даже то, что сочинили сами. Тем не менее, в нижнем ящике стола она до сих пор хранит папку с сочинениями и вырезками из школьной газеты (их собирала когда-то её мать). Иногда перечитывает их под настроение и стаканчик скотча и заявляет, что отчет о продаже гёрл-скаутами печенья получился намного лучше всего дерьма, что она строчит сейчас.

Иногда стаканчиком скотча она не обходится. Но всё же обычно — не больше двух и только по выходным, когда Лейси готовит ужин и делает глоточки между помешиванием соуса в кастрюльке, колдовством со специями и доведением спагетти до состояния al dente. Она обожает итальянскую кухню.

Ещё Лейси врубает музыку на полную громкость, поэтому хорошо, что у них нет соседей. Она любит тяжёлый металл — как подозревает Голд, из-за того, что эта музыка может с равной вероятностью оживить мертвеца и убить зомби, так что, по крайней мере, у них есть шанс выжить при апокалипсисе. Отец Лейси делает букеты для похоронного бюро, поэтому она знает толк в вопросах жизни и смерти.

Она почти не красится и, как ни странно, от этого выглядит старше. А может, из-за того, что ей приходится оплачивать практически все счета, раз уж Голд не может работать.

Отцовские счета тоже приходится оплачивать. Похоже, у Лейси талант окружать себя беспомощными мужчинами.

Возможно, она несчастна.

Голд предпочитает не спрашивать.

И это тоже неправильно.

* * *

Лейси уже не удивилась, услышав грохот падения среди ночи. Сбросила одеяло, едва не ахнув от холода, — октябрь в Мэне не тот месяц, когда можно обойтись без отопления, но иногда приходится выбирать, на чем сэкономить, — и босиком прошлёпала в ванную. Голд пытался ухватиться за стену, чтобы встать.

— Все в порядке, белль, — сказал он, хотя кровь из рассечённой брови заливала глаз.

Когда-то Лейси нравилось, что он называл её так, на французский манер. Лучше звучит, чем «сладенькая» или «пупсик». Но сейчас это слово означало только одно: что большую часть дня Голд просидит перед компьютером, бессмысленно набирая «белль» или какое-нибудь имя, а потом не сможет объяснить, зачем это делал.

Она кое-как подняла его с пола и усадила на унитаз, чтобы обработать рану. На кафельном полу впору было приплясывать, голые плечи тоже мгновенно заледенели, но для Лейси казалось принципиально важным не отвлекаться на одевание, чтобы холод казался сейчас самой главной проблемой.

— Какого чёрта ты не берешь трость? Ходишь с нею весь день, а ночью так трудно дотянуться?

— У меня просто закружилась голова, — тёплые ладони Голда примирительно накрыли и потерли её замёрзшие плечи, — какая разница, падать с тростью или без?

— Да уж, действительно, — Лейси в сердцах хлопнула дверцей аптечки. — Тогда будь добр, делай свои дела сидя, как хороший мальчик. Или ты предпочитаешь, чтобы я постояла рядом, на тот случай, если ты начнёшь заваливаться прямо во время пи-пи?

— Белль, не надо говорить со мной так, будто я ребёнок.

— Ты гораздо, гораздо хуже ребёнка. Ты хоть понимаешь, что это пятое «закружилась голова» за две недели? — Ей хотелось поинтересоваться, не пробовал ли он погуглить «рак мозга», чем только она и занималась всё это время, но это было бы совсем уж бессмысленной жестокостью.

Голд, бледный, но по-прежнему упрямый, встал перед унитазом, и Лейси отвернулась, давая ему хоть какое-то подобие приватности. Казалось невероятно глупым вести серьёзный разговор под журчание в туалете, но именно этим Голд и решил заняться.

— Ты же знаешь, мы никогда не накопим на обследование, даже если будем экономить на отоплении всю зиму.

— Я накоплю, хочешь сказать?

— И я никогда не найду работу со страховкой, которая покроет лечение, если это…

— С твоим опытом ты вполне мог бы неплохо устроиться, если бы решился вернуться в Нью-Йорк! Твою мать, Голд, этот городишко — дыра, куда можно забиться только для того, чтобы умереть, а ты…

Вода в сливном бачке загрохотала водопадом.

— На самом деле, я очень хорошо себя чувствую, — сказал Голд, мягко подталкивая Лейси в комнату.

— О, правда?

— Правда.

Кровать тоже остыла за это время. Лейси показалось, что она никогда не согреется, даже когда Голд обнял её сзади и прижался всем телом. Она закрыла глаза, пытаясь расслабиться и ровно дышать, потому что завтра рано вставать, и день будет тяжёлым — как обычно, и…

— Белль, — тихо, но отчётливо произнёс Голд. Потом, после долгой паузы: — Всё должно быть не так. Проклятие уже было сломано.

Лейси зажмурилась крепче.

Если что-то и может им помочь, так только грёбаное чудо.

* * *

Он долго блуждает в тёмных лабиринтах своего разума, прежде чем ухватывает кончик путеводной нити. Он без конца рассматривает семейные альбомы, и однажды лицо отца на фотографии — круглое, чисто выбритое, самодовольное лицо преуспевающего чиновника — меняется перед глазами на небритую, осунувшуюся физиономию пройдохи и выпивохи.

Чуть позже вспоминается имя отца — Малькольм. Потом ещё одно.

Он терпеливо выуживает воспоминания одно за другим. Блёкнет и стирается память о пикниках и бейсбольных матчах, школе при посольстве и немногословной красавице мачехе. Он вспоминает чувство голода, скрип прялки, запах только что состриженной с овец шерсти.

Он долго, с холодной отстранённостью (пусть даже малейшая мысль об этом отдаётся фантомной болью в ноге, а несколько раз его рвёт желчью), перебирает воспоминания о своих травмах. Пока вместо пыточной не оказывается холодной ночью в лесу, и его собственные руки не сжимают рукоять кузнечного молота, который обрушивается на его голень.

Он покрыт холодным потом и задыхается, когда эта сцена всплывает в его голове, но в то же время счастлив, потому что вместе с этим вернулось ещё одно важное воспоминание — у него есть сын.

Очень долго он не решается вспоминать, кто такая Лейси (и в глубине души страшится, что она — ещё одна фальшивка). Но в один из вечеров, когда на кухне гремит «Металлика», а Лейси помешивает соус к пасте, не забывая о глоточке скотча, он машинально говорит ей «белль» — слово, которое давно истёрлось, перестало быть интимным и значимым для них обоих, — и вдруг его накрывает видением девушки в золотом платье. Он словно в первый раз видит эти голубые глаза и каштановые локоны, и яркие розовые губы, — все когда-то ошеломившие в Белль, его красавице, цвета, и, кажется, ведёт себя как дурак. Но одно успокаивает (и печалит) Голда: даже если он сделал и сказал что-то странное, наутро Белль — Лейси — ни о чём не вспомнит.

Да, они живут во дне сурка. Каждую ночь Голд обнаруживает себя на полу возле унитаза, и они с Лейси ссорятся, а потом идут спать, и утром в холодной комнате её будит писк будильника. Лейси бредёт в душ, потом на кухню, где наскоро выпивает чашку кофе с бутербродом и уходит на работу.

Голд встаёт позже, доедает остатки вчерашнего ужина перед компьютером, на экране которого светится его бесконечная статья. И пишет изо дня в день одни и те же слова, пока не приходит время обеденного перерыва у Лейси. Они созваниваются, и она диктует ему один и тот же список покупок, а также упоминает, что задержится, потому что они с девчонками собрались заглянуть в «Кроличью нору», выпить по стаканчику и сыграть партию в бильярд.

И Голд с тростью выходит из дома, недолго бродит по унылейшему сторибрукскому парку, пытаясь убедить себя, что ищет вдохновение, а потом делает покупки и возвращается в квартиру, к пиву и телевизору. Так он сидит до сумерек, когда приходит Лейси, и оживление, вызванное посиделками, стирается с её лица, когда она врубает «Металлику», наливает себе скотч и начинает готовить их итальянский ужин.

Потом они оба сидят перед телевизором, поедая пасту, и Лейси пытается в очередной раз поговорить о том, чтобы Голд показался доктору Вейлу, и он будет мычать в ответ и уводить разговор в сторону. Лейси снова вспылит, но всё-таки сначала вымоет посуду, а потом уйдет спать, а Голд из принципа напечатает еще полстранички своей статьи, прежде чем присоединиться к Лейси, — и среди ночи цикл повторится заново.

Как только он осознаёт унылое однообразие этой жизни, то сразу же начинает ненавидеть её, но проклятие мешает изменить заведенный порядок действий — точнее, бездействия. Однако существование трутня оставляет много времени для мыслей, Голд продолжает накапливать воспоминания, и однажды это случается — он вспоминает свое истинное имя.

Румпельштильцхен.

И оно даёт ему силу.

* * *

Лейси проснулась раньше, чем зазвонил будильник, чувствуя себя отдохнувшей. Наверное, из-за тепла, которое наполнило комнату: похоже, Голд включил термостат. Жадный карлик, обитавший внутри Лейси, угрожающе заворчал, но в конце концов она позволила себе расслабиться.

Черт побери, живём только раз! И кто сказал, что она должна подыхать от холода только ради того, чтобы…

Подробности ночного разговора всплыли в памяти, и Лейси ощутила укол совести. Не стоило пенять Голду тем, что он не приносит денег. Не проигрывает же он и не пропивает! Если бы мадам мэр не вытурила его из «Сторибрук дэйли миррор», если бы здоровье позволяло, всё было бы иначе.

С кухоньки донёсся аромат свежезаваренного кофе и шкворчание яиц. Кажется, Голд решил на всю катушку побыть паинькой.

Лейси бесшумно пересекла комнату и остановилась в дверях кухни, не отказывая себе в удовольствии понаблюдать за хлопотами Голда. Кулинар из него был аховый, но приготовить яичницу с беконом и залить хлопья молоком у Голда обычно получалось, пусть и вид у него при этом был такой, словно он священнодействовал над бог знает какими яствами.

А ещё — отметила она с некоторым облегчением — кажется, у него намечался хороший день. Голд не только обходился пока без трости, только изредка хватаясь рукой за мебель, но и побрился и надел свежую рубашку, пусть и самую её нелюбимую, в чёрно-белую клетку.

— Привет, хозяюшка, — наконец сказала Лейси.

— Доброе утро, — Голд замешкался на мгновение, обвел стол широким жестом, — давай, принимайся. Решил, что не стоит тебе сегодня тратить время ещё и на готовку.

Кофе он тоже сделал именно такой, как Лейси любила — с огромным количеством сливок и сахара. В итоге она не знала, обозвать его подлизой или, наоборот, попросить прощения за то, что вчера ему наговорила. Всё же они были вместе столько лет, что и сосчитать не получалось, и пусть даже жизнь складывалась не так, как мечталось, с Голдом в Сторибруке ей было гораздо лучше, чем без него.

— Нет, ты была права, — сказал Голд, словно услышав её мысли. — Не знаю, чего я тяну. Надо сходить хотя бы к Вейлу, а не ждать непонятно чего, — он устало потёр глаза и принялся за свои хлопья. — Но дело вовсе не в моём состоянии здоровья, я думаю.

Вид у него и впрямь был лучше, чем вчера: ни запавших глаз, ни пепельного оттенка кожи, движения ловкие и уверенные. Если бы не рассечённая заплывшая бровь, молодец молодцом.

Но Лейси привычно насторожилась. Сначала завтрак, потом полное согласие…

— А в чём же тогда?

— Тебе не кажется, что мы… как-то неправильно живём?

— Это прям хорошее вступление к разговору о расставании.

— О господи, я не об этом! — Голд скривился. — Поверь, я не сумасшедший, но… ты говоришь о том, что я не на своём месте, и я иногда это чувствую. Как будто я не в своей шкуре, и она мне жмёт, где только можно. Недавно я проходил мимо старого ломбарда и, знаешь, так отчётливо увидел себя другого… Костюм-тройка, запонки, туфли из крокодильей кожи, даже платочек в кармане не забыт. Такой лощёный мерзавец, что самому себе в лицо плюнуть захотелось.

— Тяга к респектабельности, выросшая из кризиса среднего возраста? — глубокомысленно предположила Лейси, пытаясь вспомнить, был ли в гардеробе Голда хоть один костюм, кроме совсем уж древнего, студенческих времён, в который он и не влезал уже.

Голд пожал плечами.

— Не знаю. Никогда не пытался жить так. Но ведь иногда хочется что-то изменить… рано или поздно?

Голд явно недоговаривал. И представить его в костюме-тройке не удавалось вовсе — вот этого лохматого, с серьгой в ухе, Голда, который буквально врос в свои джинсы? Тем не менее, Лейси вдруг стало грустно. Если ему и впрямь захотелось респектабельности, Лейси Френч едва ли хоть на одну букву соответствует этому слову. И это таки чертовски смахивало на вступление к разговору о расставании.

— Ну и какая бы мисс Френч подходила такому мистеру Голду? — удержаться от этого вопроса было выше её сил.

— Ты ни за что не стала бы собирать волосы в пучок, а носила бы прекрасные распущенные локоны, белль, — на лице мужчины мелькнула улыбка, когда он коснулся растрёпанных волос Лейси. — И такие, знаешь, хорошенькие короткие платья, юбки и свитера. Дизайнерские вещи, естественно. Но твои каблуки, разумеется, остались бы при тебе!

— Ооо, ясно: модная принцесса-сучка, — Лейси закатила глаза. — Не знала, что ты такой извращенец, Голд! Ну ладно, мистер Скрудж, не забудь позвонить Вейлу и я, так и быть, подарю тебе на Рождество шёлковый платочек, чтоб было с чего начинать.

— Злюка, — пробормотал Голд, быстро поцеловал её, а потом поднялся, чтобы вымыть тарелки.

Лейси молча потягивала кофе, наслаждаясь теплом и предлагаемым ей видом. Голд не был ни высоким, ни статным, но всё же, в отличие от многих мужчин своего возраста, сохранил и шевелюру, и фигуру. Спина у него была прямая, руки — красивые, талия — тонкая, а задница — упругая. Последнее наблюдение заставило Лейси задуматься, когда в последний раз она это проверяла. Вспомнить не получилось бы, похоже, даже под страхом смерти, поэтому Лейси отставила чашку и решительно поднялась.

— Точно тебе сейчас трость не понадобится?

— Точно. А что? — оглянулся через плечо Голд.

— Да так… Захотелось проверить.

Она толкнула Голда от мойки, аккуратно впечатала в стену и прижалась жадным поцелуем к его губам. Разумеется, он был настолько ошарашен атакой, что ответил не сразу, но не стал и сопротивляться, а именно это и требовалось Лейси. Её руки без промедления нащупали молнию его джинсов: к счастью, Голд дома не носил ремень, иначе возня с ним убила бы весь эффект внезапности.

Парой рывков Лейси удалось стянуть с Голда джинсы вместе с трусами, так что они бесформенной грудой рухнули к его ногам, и отступила на шаг, чтобы полюбоваться эффектом. Разумеется, член Голда ещё вяло висел, выглядывая между полами рубахи, — этакий беспомощный червячок в волосяной постельке, — но Лейси любила сравнивать «до» и «после».

Голд посмотрел сначала вниз, потом перевёл ошарашенный взгляд на Лейси.

— Что ты делаешь?

— О, чёрт, — Лейси одной рукой обвила его за шею, другой принялась поглаживать его член, — тебе не кажется, что у нас дела реально плохи, раз ты задаёшь такие вопросы? Я хочу поглядеть на тебя без штанов, с этими твоими волосатыми ногами и довольно большим хозяйством, у кухонной стены. Это для начала. Что я хочу сделать потом, мне тоже объяснить, или просто сделаем?

Она не могла понять, забавляет её или злит потрясение Голда. Он тоже забыл, когда последний раз у них был секс, и это его полностью устраивает?

Эти мысли выбивали из нужного настроения, но всё же, прежде чем оно было непоправимо испорчено, в глазах Голда что-то изменилось, и он ответно впился губами в губы Лейси. Проблематично целоваться и ухмыляться одновременно, но им это как-то удалось.

Его нога оказалась всё же недостаточно хороша, чтобы они сделали это у стены, но и кухонный пол оказался неплох для этих целей, особенно когда Лейси разложила на нем Голда. Мужчина в полностью застёгнутой рубашке, но без штанов и с торчащим, как кол, членом — достаточно забавное зрелище, но именно так Лейси в полной мере смогла оценить результат своих стараний.

Она стянула с плеч бретели сорочки, обнажая грудь, неспешно сжала её, потирая пальцами затвердевшие соски, — не всё же ей глазеть на его тело, пусть и Голд посмотрит, — и, вполне довольная голодным тёмным взглядом, оседлала своего мужчину.

На самом деле, ей хотелось куда большего: взять его в рот, как следует подразнить, довести до состояния пудинга, чтобы он только стонал и бормотал её имя перед тем, когда она впустит его в себя; или чтобы он как следует вылизал её и потрудился своими длинными худыми пальцами; но даже сейчас в затуманенной голове Лейси назойливой мухой билась мысль, что опаздывать нельзя, что Старуха сживёт ее со свету, стоит ей задержаться на пять минут, и короткая утренняя зарядка оказалась единственным решением.

* * *

Ему нужна книга сказок. Маленькая подстраховка, катализатор для снятия проклятья. Увы — в мире без магии он не может призвать её к себе, а следовательно, приходилось ждать, когда сгусток волшебства, подчиняясь своему предназначению, сам упадёт в его руки.

Пока же Румпельштильцхен тратит время на то, чтобы ослаблять, осторожно и постепенно, направляющее действие проклятья. Лишние действия. Новые разговоры. Изменение маршрута. Мелочи, но такие приятные, когда в течение двадцати восьми лет ведёшь жизнь марионетки.

И однажды книга просто оказывается в ящике его письменного стола.

Прочитанное почти заставляет Румпельштильцхена пожалеть о вернувшейся памяти. Его мальчик, Бей, вернул его из мёртвых… но заплатил за это слишком большую цену, обменяв жизнь на жизнь. Он сам провёл почти год, сидя в клетке, словно домашняя крыса, у сумасшедшей суки, Злой Ведьмы Запада. И если бы не отчаяние — или глупость, что почти одно и то же — Белоснежки, решившей использовать Великое проклятие в надежде забиться под крылышко своей дочки-Спасительницы, его сказка могла бы оказаться с очень печальным концом.

Но нет худа без добра.

Время отмоталось на двадцать восемь лет назад и пошло заново, а следовательно, Бей всё ещё жив и находится в этом мире. И в Сторибруке нет магии, так что кинжал Тёмного, где бы он ни находился, просто бесполезный кусок металла.

Ещё Румпельштильцхен припоминает, что видел в городе рыжеволосую акушерку, и медленно улыбается. Его новые воспоминания, безусловно, обогатили его познания по части пыток этого мира.

Пора нанести визит Зелене — Зельде Миллз.

Он успеет сделать это до того, как книга отыщет Белль, но лучше всё-таки вырвать несколько страниц, способных расстроить его красавицу.

* * *

Времени едва хватило на то, чтобы быстро принять душ, и из дома Лейси вылетела, натянув первое, что попалось на глаза, с влажными, кое-как собранными в пучок волосами (на что бы там ни намекал Голд своими видениями, превращаться в девочку-куколку она не собиралась) и бежала до самой Мэйн-стрит. Только там она позволила себе перейти на шаг. Сторибрук переживал не лучшие времена, — впрочем, эту фразу Лейси слышала с детства и давно утвердилась в мысли, что нелучшие времена тянутся с тех пор, как переселенцы выстроили в этих краях первую хижину, — и Мэйн-стрит давно перестала быть чистенькой и оживлённой улицей. Многие конторы и магазины стояли опустевшие, с забитыми фанерными щитами витринами, а их владельцы или перебрались туда, где арендная плата была ниже, или махнули рукой на попытки вести бизнес в Сторибруке.

Одним из таких заброшенных строений был ломбард; на покосившейся вывеске ещё можно было разобрать, что здесь также торгуют антиквариатом, но та часть, где указывалось название или имя владельца, совершенно выцвела.

Поравнявшись с ломбардом, Лейси невольно замедлила шаг: всё же любопытно было бросить взгляд на место, где Голд познал просветление, получил послание из будущего или просто был настигнут кризисом среднего возраста. Не то что бы она рассчитывала увидеть саму себя — с локонами и в блядском принцессном платьице — но всё же что-то неожиданное заставило Лейси остановиться.

У дверей ломбарда лежала книга. Безусловно, не самая большая, какую Лейси приходилось видеть в жизни, но вполне внушительный фолиант — потрёпанный, с подозрительно обгрызённым уголком и полустёртыми буквами на обложке.

— Бедное дитя, кто-то обнаружил, что библиотека закрыта, и решил подкинуть тебя для усыновления в лавку старьевщика? Упс, а она тоже закрыта лет тридцать!

Лейси огляделась по сторонам, словно и впрямь выискивая преступного библиофила, который улепётывал бы от покинутого им тома, но улица была пуста. Утреннее солнце золотило немногие открытые витрины и циферблат городских часов, вечно застывших на 8:15, придавало необычайно мягкий оттенок поблёкшим краскам стен, но внезапно Лейси почувствовала себя единственным живым человеком в заброшенном городе — а может быть, и на много миль вокруг. Через силу Лейси фыркнула и тряхнула головой, прогоняя наваждение, а затем подняла находку с асфальта. Это была всего лишь дурацкая книга сказок — что-то вроде хрестоматии, решила Лейси, наскоро перелистнув страницы. История о Красной Шапочке соседствовала тут с приключениями Пиноккио, а Ланселот делил место на странице с Белоснежкой, которая с чего-то озверела и призвала на свои земли проклятие, скрепив его сердцем своего прекрасного принца.

Чувствуя себя разочарованной, Лейси захлопнула книгу, и тут случилось странное. Кончики пальцев кольнуло — сначала легко, потом неприятно, в ушах зашумело. Перед глазами со страшной скоростью завертелись картинки: Лейси шла по тёмному коридору, который оборвался в лесу, возле старого колодца; всё заволокло сиреневым дымом, и вот Лейси уже бежала на пристань, но внезапно оказалась на той же Мэйн-стрит, где седой невысокий мужчина в строгом костюме взмахнул кинжалом и вонзил его…

В этот момент странный звук заставил её вздрогнуть и очнуться, смаргивая неизвестно когда выступившие на глазах слёзы. С шипением и чудовищным скрежетом, как будто рвалась, по меньшей мере, ткань мироздания, минутная стрелка часов с башни на библиотеке — часов, о существовании которых Лейси почти забыла, так давно они не работали, как и сама библиотека, как практически всё в этом задрипанном умирающем Сторибруке, — стрелка вдруг сдвинулась.

8:16.

* * *

В редакцию Лейси так и не попала. Сотовый поначалу надрывался в сумке, но после одиннадцатого пропущенного звонка от Старухи Лейси его отключила. Возможно, Голд тоже звонил, но с ним у неё вовсе не было сил разговаривать.

Она долго сидела в городском парке, стараясь не глядеть на лебедей в пруду, почему-то сам их вид был ей сейчас неприятен. Выкинула книгу в урну, пошла к выходу. Вернулась, вытащила, положила на колени и вдруг разревелась — как, наверное, ещё ни разу в этой жизни не плакала.

В этой жизни.

Она разваливалась на куски, таяла, словно первый снег в этом паршивом городском парке с исписанными похабщиной скамейками и нечищеными дорожками. Жизнь, которую Лейси столько раз проклинала и мечтала сменить на что-то лучшее, где она больше не будет неудачницей без денег, карьеры и семьи, со стареющим, на всё забившим бойфрендом, и вечерами, которые коротались под скотч и телевизор. Но это была привычная жизнь в накатанной колее, и Лейси ориентировалась в ней от и до — от первых голопузых фотографий в родительском альбоме до сегодняшнего утра с кофе и сексом.

А ещё в этой жизни были друзья, которые весело приветствовали её по утрам, когда она, запыхавшись, последней вваливалась в двери редакции. С которыми она ходила на ланч в обеденный перерыв, а после работы оттягивалась в «Кроличьей Норе». Была работа, которую она всё-таки любила, хоть и отчаялась добиться с её помощью хоть каких-то высот. Было возвращение домой холодным октябрьским вечером, когда Лейси поднимала голову и видела свет в окнах — и пусть даже этот Голд никогда не догадывался приготовить ужин к её возвращению, но целовал её, они болтали о том, как прошёл день, и каждый вечер ложились спать в обнимку.

В том, другом Сторибруке Румпельштильцхен смотрел на неё, как на богиню, но Белль по пальцам могла пересчитать ночи, проведённые вместе, а не те, когда она плакала одна в холодной постели. В том Сторибруке люди были очень любезны с ней, но куда чаще она читала книги в одиночестве, чем ходила с кем-то в кафе и по магазинам.

И, кажется, впервые Белль по-настоящему поняла, почему — как ни тоскливы были их жизни в Сторибруке — и Руби, и Мэри Маргарет, и Арчи тосковали по этому чувству обыденности, нормальности, предсказуемости, чего никогда, никогда, никогда не было в их сказочных жизнях.

Наконец холод, дождь и сгущающиеся сумерки выгнали Белль из парка. Еле переставляя ноги, как старуха, она вновь брела по безлюдной Мэйн-стрит, которая сейчас, в свете фонарей и отражении витрин в лужах, выглядела почти живой, почти сказочной, почти прежней.

— «Мистер Голд: ростовщик и продавец антиквариата», — прошептала Белль, вновь поравнявшись с ломбардом, и на какой-то момент ей показалось, что выцветшие буквы вновь налились краской.

Неожиданно ей захотелось выпить — просто чего-нибудь горячего, чая, кофе, какао. Она совсем замёрзла, мокрые волосы висели сосульками, в туфлях хлюпала вода. Белль прибавила шагу, торопясь дойти до траттории Марко (на самом деле, там должен быть динер Бабушки, вяло припомнила она). Заведение Марко, которым он управлял вместе со своим беспутным сынком Августом (вместо Руби, — новая мысленная поправка) было самым популярным в городе, ибо только там можно было попробовать настоящую пиццу из дровяной печи, свежеприготовленную лазанью и капучино «как в Неаполе у моей мамочки». Скорее всего, там будут знакомые, но Белль уже было на это плевать. Вновь почувствовать себя какой-то одной личностью, притвориться, что ничего не случилось, обо всём забыть, — вот чего ей сейчас хотелось.

Но, когда сияющие светом окна под полосатыми маркизами были совсем рядом, Белль замерла. Рядом с тратторией стоял желтый «Фольксваген-жук» с канадскими номерами, а через витрину у стойки можно было разглядеть троих чужаков: блондинку с роскошными локонами, мужчину в помятой клетчатой рубахе и мальчишку, который сосредоточенно изучал сорта мороженого в витрине, пока взрослые вели разговор с Марко.

Белль на мгновение прикрыла глаза — сама не в состоянии понять, плачет ли снова или по лицу течёт дождь — а потом обошла «жука» и дёрнула за дверную ручку. Машина оказалась не заперта. Белль аккуратно положила книгу сказок на пассажирское сиденье, прикрыла дверь и пошла дальше, на ходу роясь в сумочке.

Так и есть — шестьдесят два пропущенных звонка, из них тридцать — от Голда. Белль набрала его номер и поднесла трубку к уху.

Всего один гудок — и она услышала голос Голда.

— Черт побери, Лейси, ты что творишь? Тебя никто не может найти! Я уж думал… — он сделал паузу, и Белль показалось, что он плачет, — чего я только не думал! Где ты, идиотка?

— Я иду домой, — сказала она, внезапно почувствовав, что улыбается. — Встречу тебя там… Румпельштильцхен.

* * *

Она уснула наконец, его Белль. Он погладил её по щеке, по разметавшимся на подушке волосам. Улыбнулся, когда она сонно пробормотала что-то во сне и потёрлась щекой о его руку, но глаз не открыла. Он вытянулся рядом на постели, заложив руки за голову.

Забавно: ещё недавно он злился из-за того, как медленно тянется время, а теперь оказался не вполне готов к тому, как быстро начали развиваться события. Итак, Эмма здесь, а вместе с ней Генри… и Бей. Как много ещё надо сделать до того, как он сможет встретиться наконец с сыном, с внуком и всё исправить!

Нет, возвращения в старую временную линию допустить нельзя. Он хочет видеть своего мальчика счастливым, а врагов — мёртвыми. Всего несколько человек между ним и его счастливым концом. Такой прекрасный шанс всё исправить!

На сей раз он не допустит ошибок.

Он сделает всё правильно.

@темы: Once upon a time, Зимняя фандомная битва 2015, Фанфики

Comments

[feyasterv]

а макси может получится развить, а? тем более если есть задумки. История вообще получилась многообещающая. Интересная.

А на фикбук вы это все не понесете? Из эгоистических соображений спрашиваю - мне там складировать библиотеку удобнее)

[Sagonna]

feyasterv, ну, я собиралась его переработать, если получится, но если я что-то "собираюсь", обычно до реализации оно не доходит.

А на фикбуке меня просто нет. Может, конечно, дойдут когда-нибудь руки создать аккаунт, но меня даже чисто эстетически это место хранения фанфиков не привлекает, какое-то все очень аляпистое и неудобное.

[Askramandora]

Гхм, это самый удобный и богатый на фидбэк ресурс русскоязычного фанфикшена)

[Sagonna]

Askramandora, если это самый удобный ресурс, я боюсь представить, какие тогда неудобные. Мне - как редкозаглядывающему читателю - лично очень не хватает нормального поиска по персонажам, пейрингам и ключевым словам. Плюс очень некрасивое оформление.

[Askramandora]

Sagonna, по персонажам есть, отдельно по пейрингам нет, но это, учитывая количество авторов и фэндомов, а также мыслимых и немыслимых в них пейрингов, мартышкин труд для админа Но другие ресурсы действительно куда унылее. Здесь хотя бы выложился - читатели тут же набежали. Недаром на фб, на инсайде, пишут: "Вот выложу на фикбуке и дополучу отзывов, а то на дайри отзыв оставить - это какое-то особое одолжение" И это правда - я, кстати, на этом сайте только на фб могу нормальный фидбэк получить, а в соо выложишь - и тишина, и ветер веет в поле... Такшта здесь фб, в остальном инете фикбук - для тех, кто жаждет отзывов.

[Sagonna]

Askramandora, ну, на Ао3 поиск по пейрингам есть, а там фандомов тоже более чем. В любом случае, я на фикбуке даже зарегистрироваться не могу, потому как он не желает присылать письма на хоть какой мой ящик - видимо, моя неприязнь к этому ресурсу взаимна.

[Askramandora]

Жаль. Я бы тебя законно поставила бетой в строчку "Беты", а так приходится в шапке писать, в примечаниях.

[aidkin]

Sagonna,
Перечитала "Третью реальность" и поняла, что хочу поделиться еще раз впечатлениями, надеюсь, не показаться слишком навязчивой, мне просто очень понравилось.

Во-первых, относительно объема. Для меня как для читателя миди лучший формат. В макси авторы как правило немного запутываются с героями, сюжетные линии провисают и все такое прочее. И даже не автор виноват, а формат. Я конечно, уверена, что в этом бы случае такого не было… но а вдруг))) Поэтому я наверно рада, что это миди, а не маски. Хотя после прочтения думаешь: «МАЛО!» и очень хочется добавки. Но наверно мне именно поэтому и хочется, потому что все безупречно выстроено, сбалансировано, выверено. Короче, красота.
Во-вторых, по делу)
Я уже кажется писала, какие тут классные герои. Напишу еще раз
Начнем с профессии. Это свежо, классно и не неоправденно аушно. Очень приятно почитать не про очередного голда ростовщика/адвоката/мафиози, а что-то отличное. Ну и плюс это логично, нельзя же получить все и сразу: и Бэлль, и комфортную жизнь.
Про Голдушку. Я не особая фанатка Румпеля ДО проклятья. Вообще такой типаж обнятьиплать'а немного не для меня. Честно говоря, по-человечески Милу я прекрасно понимаю, но это отдельный разговор, боюсь, что мои слова нечаянно могут привести к "онажемать, ей нельзя было бросать ребенка"))
Тем не менее здешний Голд отчего-то мне жутко импонирует. Не могу вербализировать и вообще понять почему. Он отличается совершенно немужским поведением с обывательской точки зрения: Бэлль оплачивает счета (очень деликатное обозначение нахождения на содержании), готовит ужены, пытается немного вправить мозги (в данном случае я считаю вполне оправданно). В реальной жизни, если призадуматься, типичнейшая картина. Но этот весьма и весьма несовершенный голд не вызвает раздражения или желания его придушить. И не вызывает желания "обнять и плакать". Он вызывает нормальное человеческое сочувствие. И почему-то даже некое подобие уважения (оффтоп: я пока это пишу, потихоньку фигею со своих тараканов). Короче, местный Голд в моем сознании (похоже поврежденном)) прямо таки мужиг-мужиг-мужиг. А главное, что в этом голде прекрасно, что Лейси по-настоящему его любит. И это прямо греет душу и гладит все кинки. Она принимает его вот таким несовершенным, любит и ценит. Урурурур)
Про Лейси. Это о...я (извините!) Лейси. Такая Лейси для меня больше Бэлль, чем сама Бэлль. Сильная, мужественная, стойкая. Возможно, слишком взрослая. И мне ее почти до слез жалко, когда проклятье пало. Я хочу ей счастья и не хочу, чтобы эта козлина снова трепала нервы, да!
И конечно взаимодействие между персонажами и диалоги. Все, что я хочу сказать, МАЛО!!! (что-то я слегка противоречу сама себе))).
А еще всякие прекрасные вкусности в тексте имя голда (это просто «Альбус Персиваль Брайан Вулфрик Дамблдор») – и смешно, и отсылка к невыговариваемому румпельштильцхену; отъевшийся голд, не влезающий в старый костюм (хотя как мы потом узнаем с талией по мнению Бэлль у него все в порядке)); «вторая древнейшая» и еще мильен такой же милоты. И вступление. Такое классное стилизованное вступление. Мурашки по коже.
А теперь «тапок»! При внимательном и вдумчивом прочтении (в результате которого накатались эти неуместные многабукфф) я выяснила, что Голд после туалета не помыл руки. УЖАС, шок, кошмар Еще немного передернуло вот от этого «Дизайнерские вещи, естественно». В итоге решила, что это все таки может быть в характере Голда-Румпельштильцхена, нельзя вывести деревню из девушки
И конечно старый «добрый» Румпель в конце. Мне бы так хотелось, чтобы он все исправил, но судя по тому, как по-злодейски прозвучали его мысли, фиг ему это удастся по законам жанра. Да здравствуют грабельки!

[Askramandora]

Да здравствуют грабельки!

Спляшем же

[aidkin]

Askramandora, 4 сезона пляшем

[Askramandora]

aidkin, и плачем, сморщив личико, когда очередной раз прилетает по лбу И так всю жизнь (с)

[Sagonna]

aidkin,

Начнем с профессии. Это свежо, классно и не неоправденно аушно. Очень приятно почитать не про очередного голда ростовщика/адвоката/мафиози, а что-то отличное. Ну и плюс это логично, нельзя же получить все и сразу: и Бэлль, и комфортную жизнь.

Честно говоря, маленький кусочек предыстории (про журналиста, который понимает, что живет не своей жизнью) был написан лет двенадцать назад для фанфика по Х-файлам, но так и не пригодился, и с тех пор я не оставляла надежды куда-нибудь его пристроить, ибо жалко было. И сначала были планы (в требованиях сюжета) сделать Голда частным детективом, но потом я решила, что для этого Сторибрука частный детектив ни к чему, а вот безработный журналист тоже вполне способен проводить расследования.
Ну и да, мне хотелось чего-то свеженького после ростовщика-юриста-мафиози, потому что на сей раз проклятие случилось не по воле Румпеля, льготные условия ему вытребовать было не у кого, да и Снежка (тем более, в варианте Черноснежки) и не подумала бы дать ему "комфортную жизнь". Но и то, он еще легко отделался, потому как Регина в варианте Снежки получала совсем уж хреновую судьбу.

Но этот весьма и весьма несовершенный голд не вызвает раздражения или желания его придушить. И не вызывает желания "обнять и плакать". Он вызывает нормальное человеческое сочувствие.

Ну, он прежде всего (в проклятом варианте) больной и чуточку подломленный жизнью человек. Достаточно инертный, надо признать, готовый, так сказать, героически умереть на диване, лишь бы больше ничего в своей жизни не менять, но и пытки в афганской тюрьме, и вот эти обмороки и заговаривания - для него всерьез, так что он не то чтоб совсем злонамеренно сидит на шее Лейси. Хотя самого факта сидения это не отменяет - ну на то ж оно и проклятье, оно не предназначено делать людям хорошо.

Про Лейси. Это о...я (извините!) Лейси. Такая Лейси для меня больше Бэлль, чем сама Бэлль. Сильная, мужественная, стойкая. Возможно, слишком взрослая. И мне ее почти до слез жалко, когда проклятье пало.

Я до скрежета зубовного не люблю канонную Лейси. Да и большую часть фанфичных - тоже, потому как если оставлять ее шлюхой-алкоголичкой-тунеядкой, как эти качества ни романтизируй, глубины характеру они не прибавляют. Ну ладно, еще можно предположить, что в каноне Регина специально сделала Лейси такой одномерной, чтобы Голд помучился, но в АУшках хочется оторваться и поэкспериментировать.

А теперь «тапок»! При внимательном и вдумчивом прочтении (в результате которого накатались эти неуместные многабукфф) я выяснила, что Голд после туалета не помыл руки. УЖАС, шок, кошмар

Ну, никто не совершенен. По-моему, упоминалось в тексте, что Голд обычно и бритьем себя не утруждает, и рубашки меняет не так уж часто, как следовало бы - вот так над ним проклятье поиздевалось, превратив лощеного ростовщика в небритого хиппозу.

Еще немного передернуло вот от этого «Дизайнерские вещи, естественно». В итоге решила, что это все таки может быть в характере Голда-Румпельштильцхена, нельзя вывести деревню из девушки

А вот этот момент, как ни стыдно, я не помню вообще. Сейчас нашла. Но мне диалог на кухне тяжело давался, я его много раз переписывала, потому как точно не знала, о чем конкретно должен быть разговор Голда и Лейси после ночи, и стоит ли вообще давать эти намеки на прошлое и всякие там видения/фантазии Голда о своем другом "я", поэтому сцена получилась довольно-таки шероховатой, и я уверена, там иных не совсем точных выражений и натяжек хватает.

И конечно старый «добрый» Румпель в конце. Мне бы так хотелось, чтобы он все исправил, но судя по тому, как по-злодейски прозвучали его мысли, фиг ему это удастся по законам жанра. Да здравствуют грабельки!

Мой хэдканон, что сама сущность проклятия Темного такова, что они обречены танцевать на граблях, пока, как Зосо, пожелают даже не свободы, а смерти. Именно потому, что это темное проклятие, а следовательно, его носитель не может быть счастлив.
Плюс в данном случае Румпель опять-таки слишком боится потерять обретенное с таким трудом - сына (тем более, как он знает, погибшего в иной реальности!) и Белль, поэтому без труда входит в режим "Халк крушить" и начинает, как думает, подстилать соломку, чтобы ничего из этих ужасов не повторилось.

[aidkin]

Sagonna,

Ну, он прежде всего (в проклятом варианте) больной и чуточку подломленный жизнью человек.

Да, спору нет, но кто же мешает ужин приготовить? Но вопрос чисто риторический, у меня нет к здешнему Голду ни одной претензии (кроме непомытых рук )

поэтому сцена получилась довольно-таки шероховатой

Автору, конечно, всегда виднее, но лично мне сцена понравилась. Особенно Лейси в этой сцене, потому что по ее реакции (как она подумала о расставании) видно, как она к Голду привязана. Ну и плюс. Приятно читать, осмысленный, интересный и остроумный диалог.

Мой хэдканон, что сама сущность проклятия Темного такова, что они обречены танцевать на граблях, пока, как Зосо, пожелают даже не свободы, а смерти. Именно потому, что это темное проклятие, а следовательно, его носитель не может быть счастлив.

Да так и должно быть, конечно. Собственно, мне кажется так и есть. Полностью согласна.
но, но, но! как румпелепоклоннице мне хочется, чтобы герою все удалось, рыбка была съедена и все остальное получилось. В моем понимании, Румпелю можно и нужно перебить весь сторибрук, если того требуют его хитрые замыслы, но главное, чтобы злоумышления увенчались успехом и все у него было хорошо. Но фиг мне, а не такое развитие сюжета, я знаю

[Sagonna]

aidkin,

Да, спору нет, но кто же мешает ужин приготовить?

Manpain.
По правде говоря, я не особо задумывалась над тем, какое впечатление Голд должен производить, но да, в целом он такой: вроде как с одной стороны ему ничего и не надо, поэтому он ходит в старье и мерзнет без отопления под одеялом, с другой - он палец о палец не ударит, чтобы хоть Лейси такое существование облегчить, пока натура реального Голда не получает возможность действовать в проклятом Сторибруке.

но, но, но! как румпелепоклоннице мне хочется, чтобы герою все удалось, рыбка была съедена и все остальное получилось. В моем понимании, Румпелю можно и нужно перебить весь сторибрук, если того требуют его хитрые замыслы, но главное, чтобы злоумышления увенчались успехом и все у него было хорошо. Но фиг мне, а не такое развитие сюжета, я знаю

Мне вообще нелегко представить хоть какой ХЭ для Румпеля, что меня саму не радует. Но как-то так его в сериале выписывают, что мрачные исходы представляются запросто, а "злой" или "добрый" полный успех - это прям как-то для него несвойственно, он всю жизнь страдал и обламывался, поэтому традицию даже неудобно прекращать.